Между тем, книга "О понимании" предполагала многочисленные продолжения: "Исследование идеи счастья", "О назначении человека", "О царстве", и, наконец, так сказать, кульминационный труд "О потенциальности и роли ее в мире физическом и человеческом"; Розанов пишет, говоря об этой последней книге: "... [после нее, ] мне казалось, нужно поставить точку всякой философии и почти всем книгам. " (Розанов В. В. "Литературные изгнанники. " Т. 1 СПб, 1913, с. 116.) Во как замахнулся. Интересно только., имел ли он в виду собственную философию или всякую философию вообще.

Осуществить этот - скажем прямо - бредовый замысел Розанову помешали два обстоятельства: во-первых, книга "О понимании" была совершенно не принята и даже высмеяна; кроме того (вот что даже может оказать влияние на то, чтобы человек стал философом в полном смысле слова!) , от Розанова ушла жена, при этом наотрез отказавшись дать ему развод, а вскоре после этого он встретил Варвару Дмитриевну, ставшую его спутницей на всю жизнь. Так началась его новая философия - и давая ей определение, Розанов неожиданно (неожиданно ли?) сошелся в нем с Флоренским: "Моя новая философия, уже не понимания, а жизни, началась с великого удивления... " (Розанов В. В. "Опавшие листья". СПб, 1913, с. 241.) В этом своем новом мировоззрении Розанов уже не пытался постичь мнимые "тайны бытия"; все свое внимание он обратил на то, что было рядом с ним и что так трудно ему далось - на семью. (Примечательно, что развода он не добился до самого дня своей смерти.) Розанов полагал, что семья есть то единственное, что, так сказать, хранит человека в мире сем, на что он может опереться. В произведении "Когда начальство ушло" (СПб, 1910, с. 278) Розанов недвусмысленно выражается так: "... я давно... решил, что домашний очаг, свой дом, своя семья есть единственно святое место на земле, единственно чистое, безгрешное место; выше Церкви, где была инквизиция, выше храмов - ибо и в храмах проливалась кровь. " Розанов полагал, что основанием семьи, ее субстанцией является пол, потому что пол есть сущность брака, а брак - единственный способ победить смерть. Смерть таким образом есть не что иное как потеря пола. Весь Ветхий Завет Розанов считал пронизанным религиозно обоснованным половым началом (действительно, достаточно вспомнить эротику "Песни Песней" Соломона) ; напротив, христианство, по мнению Розанова, выхолащивает, лишает пола. Вывод: христианство есть смерть.

Любопытно, что перед собственной смертью Розанов соборовался и причастился, чего не делал многие годы. Был ли это акт примирения с церковью или намек на то, что смерть в христианстве? Зная Розанова, нельзя однозначно ответить на подобный вопрос. Можно смело сказать, что вся его философская жизнь, все его творческое наследие буквально соткано из противоречий, наиболее ярким из которых является постоянно менявшееся отношение Розанова к еврейству; опубликовав скандально известный "труд" "Обонятельное и осязательное отношение евреев к крови", где, если не ошибаюсь, утверждает, что для еврея пить кровь христианских младенцев так же естественно, как дышать и ходить, Розанов тут же пишет: "Стояло безумное оклеветание в душе моей... " ("Тайна Израиля: Еврейский вопрос в русской религиозной мысли конца XIX-первой половины ХХ вв. " СПб, "София", 1993, с. 294) ; потом он снова опубликует, в 1911-1914 году, несколько статей и брошюр с бесконечными повторениями одних и тех же измышлений, а перед смертью напишет: "Благородную и великую нацию еврейскую я мысленно благословляю и прошу у нее прощения... ничего дурного ей не желаю и считаю первой на свете по назначению. " ("Письмо к евреям", 17 января 1919.) Пятого февраля девятнадцатого года Розанов умер, пережив своего единственного сына Василия. Бесконечные противоречия мятущейся души его и непереносимо трудные жизненные обстоятельства так и не дали ему создать до конца стройную философскую систему; вот почему еще мы поставили его особняком от прочих мыслителей, чьи мировоззрения непоколебимо логичны. Но - как знать? Розанов не был бы Розановым, не будь он наполнен противоречиями. К сожалению, во многом благодаря этому он не был понят и принят своими твердыми в убеждениях современниками. После его смерти (!) один лишь А. М. Ремизов согласился опубликовать воспоминания о нем ("Кукха. Розановы письма. ") "Одинокий мыслитель" Лев Шестов.

"Шестов очень... оригинальный писатель, и мы, не пристроившиеся, вечно ищущие, полные тревоги... должны посчитаться с его вопросами, которые так остро поднял этот искренний и своеобразный человек. Шестова я считаю крупной величиной в нашей литературе, очень значительным симптомом двойственности современной культуры. " (Бердяев Н. А. "Sub specie aeternitalis" "О вечных вопросах". СПб, 1907) .

Эти последние слова я посчитал нужным выделить курсивом, потому что от них собираюсь отталкиваться в своем рассказе о Шестове. Бердяев, как ему и положено, был совершенно прав. Шестов действительно полон противоречий, подобно и Розанову, поэтому я и поставил их с одной стороны, подряд, а с другой, особняком от остальных мыслителей, которых - да не обидятся на меня их тени! - можно свести к общему знаменателю. А вот Шестова - нельзя. Его знаменатель - число, ни на что не делящееся, кроме самого себя.

Мы посмотрели, что противоречия у Розанова во многом связаны с его трудными жизненными обстоятельствами, а, кроме того, его первоначальными претензиями на познание сущности мира и последующим от них отказом. Жизнь Шестова нельзя назвать трудной: богатая семья, образованный отец, давший такое же образование и собственному сыну, относительное признание на родине, потом, правда, эмиграция (к счастью или нет - это уже другой вопрос) , кафедра в Сорбонне и смерть от старости в дорогой парижской клинике, после чего (да и до чего) - мировое признание и слава. Тем не менее его философия особенно остро-противоречива, как отмечает Бердяев. Почему? К сожалению, нам не дано как следует ответить на этот вопрос; попытаемся лишь ответить на вопрос "как? " В чем сущность шестовских противоречий, сопровождавших его и в философии, и в жизни? Да, и в жизни тоже - скажем, он критиковал и не принимал мировоззрение Соловьева, оставаясь в то же время его другом; Соловьев сам не советовал Шестову публиковать его труды и тут же своим немалым влиянием содействовал их опубликованию (речь идет о книге "Добро в учении гр. Толстого и Ф. Ницше", кстати, имевшей успех у критики и общественности) ; с одной стороны, он был признан на родине - а с другой - ну какое признание у, извините, еврея при Николае Кровавом между двух революций?