Отечественный тоталитаризм дал, вероятно, одно из наиболее отчетливых и ярких проявлений последовательной смены различных типов тоталитарности. В немалой степени это связано с тем, что модернизация была в высшей степени форсированной, однобокой и поверхностной, а также тем, что сохранились значительные осадки тоталитоидности не только внизу (крестьянская община) , но и наверху (неразделенность власти) , а также во всей политической системе (самодержавный принцип) .
Преодоление тоталитарных дисфункций модернизации прежде всего предполагает восстановление и максимальное обогащение потенциала разнообразия политических действий, ролей, институтов и в целом символических форм опосредования. Этот процесс и является демократизацией. Название, вероятно, не самое удачное, т.к. оно невольно акцентирует внимание на комплексе политических явлений, связанных с прямым, минимально опосредованным участием всей совокупности граждан (массы, образованной по образцу дополитической социальной общности, рода) в принятии политических по своей природе решений. А это как раз то, на чем паразитирует тоталитаризм.
Демократизация же и современная демократия по своей сути есть соединение всех возможных и так или иначе испытанных форм политического опосредования действий и форм организации. Эту идею несколько парадоксально заострил У. Черчилль, выступая в британском парламенте 11 ноября 1947 года. "Демократия, - сказал он, - самая плохая форма правления, если не считать все остальные, которые время от времени подвергались проверке". Демократия плоха своей всеядностью (плюрализмом, толерантностью) . Это влечет множество неизбежных издержек, например, например многократное дублирование функций, проработке множества альтернатив и т.п. В результате система по определению не может быть достаточно эффективной для того, скажем, чтобы "догнать и перегнать" или "осуществить радикальную реформу", за пару лет втиснув страну в рамки капитализма образца К. Маркса. Для эффективного решения таких задач как раз и годится тоталитаризм. Он или подобные "однозначные" системы, претендующие на максимальную эффективность, как раз и подвергаются, по мысли Черчилля, проверке. Она обычно подтверждает эффективность "однозначной" системы, но тут же показывает разрушительность, а то и просто бессмысленность поставленных целей - перегоняя, убегая в какой-то тупик, завоевывая новое "жизненное пространство", едва не лишились того, что было, стремясь к "свободному рынку", рискуем форсировать тотальную дезорганизацию. С точки зрения Черчилля лучше не искушать судьбу погоней за небывалыми и сверхэффективными формами правления, а удовольствоваться "худшим" смешением того, что работает и позволяет пусть медленно, но верно решать практические задачи.
Из вышеприведенного можно сделать выводы как о пагубном влиянии тоталитаризма на развитие и рост общественных отношений, так и о его выгодах, по сравнению с либерально-демократической моделью политической культуры, в аспекте управления и контроля (хотя и тотального) страной. Так, очевидно возросшее количество преступлений после отхода России от тотальной политики к демократическим принципам управления государством и официальным провозглашением либеральных свобод. Но при либерально-демократической модели политической культуры, налицо явный рост промышленности, благосостояния населения, при отмеченном выше росте уровня преступности. Так какая же модель предпочтительней для будущего? Если можно было бы совместить либерально-демократическую модель политической культуры, с ее благами и преимуществами, с тоталитарно-авторитарной моделью, компенсировав тем самым рост преступного элемента, тогда возможно и возникла бы та самая модель будущего, идеал и база для будущего миропорядка, обеспечивающая устойчивое развитие мирового сообщества без разъединяющих его конфликтующих сил.
И все же данные модели окажутся не полными, если не осветить роль религии и ее влияние на общественное политическое сознание в рамках как отдельной общественно-политической формации, так и мировой в целом.
Религиозный аспект политической культуры.
Показательно, что нередко формирование той или иной нации, ее вступление на общественно-историческую арену обосновываются ссылками не некое божественное провидение. В поисках аргументов часто обращаются а Библии, особенно где говорится, что бог не только правит миром, но и избирает из среды всех народов только один, наделяя его своей благодатью. Крайние формы этого мифа отводят другим народам и странам лишь роль фона, на котором разворачивается история того или иного богоизбранного народа. История дает много примеров, свидетельствующих о том, что идея величия и богоизбранности была присуща чуть ли не каждому великому народу, особенно в период его восхождения.
Показать это можно на примере русского и американского народов. Так, автор “Сказания о князьях Владимирских” , говоря о преемственности мировых монархий древнейших царств до Римской империи, выводил основы современной ему власти от римского императора Августа. Согласно этому сказанию, Русь является законной наследницей всех древних мировых монархий. Естественно, Рюрик, положивший начало династии Рюриков, правивших Русью до восхождения на престол династии Романовых, ведет свой род от самих римских императоров. Постепенно сформировалась идея Москвы как третьего Рима наследницы Рима и Константинополя, столицы Восточной Римской империи.
